Душа, мечтательная скрипка, нежно плачет,

Когда ж, — пробьет тот долгожданный час?

И время, — встречу наконец, — мечте твоей

назначит,

Быть может, никогда, а может, даже и сейчас.

И если суждено сему свершиться,

Лукавый дух в тот час возвеселится!

От обольщений своего подвоха.

Как из-под маски лицемерной,

Не сразу проявляется мошенник иль пройдоха.

Скажу тебе, друг мой,

Быть может, будет это и цинично,

Однако часто, внешнее — трагично.

Мечтанья, — чувствам симметричны.

Как льют по всей земле дожди.

И принесут тебе ль,

Друг милый, истинное счастье?

В мечте исполненной, — Торжествующие ожидания твои?

Октябрь зачастил дождями,
Листва все ярче багровеет,
Туманы стелют покровами,
Кто душу теплыми словами, —
В ненастный день слегка согреет?

Прийти бы в гости к милу другу,
Согреться дружеским теплом, —
И вспомнить вместе с ним,
Как часто мы, веселым кругом,
За тесным дружеским столом,
Прилично — опьяненные вином,
Себе и всем доказывая что-то,
Рвались мы, необузданные кони,
К красивой жизни напролом!

Однако встретились мы тихо,
Хотя и под бутылку доброго вина,
И вспоминая, что еще вчера, —
Так звонко было и так лихо,
Уже сегодня растворилось навсегда.

Все пролетело хулиганским свистом,
Мы, постаревшие, в кино немом,
Два призрачных артиста,
Лишь наблюдаем как искусно,
В окно разглядывая, неприлично грустно,
Под тихий шум осеннего дождя,
Как под фонарями, что светят бледно тускло,
Тропинки медью застилает, — мокрая листва.

Август осторожно к осени склонился,

Светит тихий, побледневший солнца свет.

И уже на кленах, — где-то проявился,

Листьев бледно-пожелтевший цвет.

И краснеющий закат сегодня раньше,

Ко двору подкралась раньше тень,

Незаметно радость лета обокравши,

Легкой сыростью повеяв, скрылась за плетень.

И рябины гроздья покраснели ярче,

Призадумался о чем-то, дуб столетний старче.

Вспоминает с грустью времена былые,

Как высокие поникшие березы,

С ним когда-то были молодые.

Как водили вместе хороводы,

Наблюдали это радужные своды,

Как на ярмарку бежали, под веселый смех.

Что была желанней, чем соболий мех,

Летние дожди в чертогах полевых, —

Постелить скорее торопили, —

Теплую солому на двоих.

А теперь шагаем, тихо и уныло,

С ярмарки, бредем, задумчиво и грустно,

Осень золотая, — в сердце захолустном,

Красочную ярмарку, — не земным искусством,

Нарисует снова, чтоб дождем не смыло.

Чтоб на время малое, до снегов со хрустом,

Сохранить на сердце, — все, как раньше было.

Незримо, — ангелы сошли с небес,

И в осень наряжают подмосковный лес.

Льет в полдень, солнце, бледные лучи,

Уходит утренняя сырость,

И с птичьего полета высоты,

Картина дивная открылась!

Немыслимое совершенство, —

Замыслов небесного Творца!

Здесь золоту и меди нет конца!

В серебряных лучах, — октябрьского дня, —

Сверкают яхонт и рубины,

Душа парит, и сердце замирает, —

От таинства преображенья, — сходненской

долины.

А к вечеру, — взгляд провожает с колокольной

высоты,

Багрянцем запада, закатные лучи,

И дует тихо, прохладным и сырым,

Рифмуя листопадом золотым,

Из неизведанных хранилищ , — ветер странник,

Поэта духом осеняя, загадочный наставник.

И открывается одно из таинств в бытии,

Материальное преображение природы,

И духовное преображение души.

Хрустальный воздух, льет в окно,

Трезвит осенняя прохлада,

Играет грустно и легко,

Оркестр вальсу листопада.

Луч солнца под чужим углом,

В заоблачной туманной дали.

Согрет последним я теплом,

Излитым бледными лучами.

Ах, осень, нежная подруга,

Ты успокой дождя супруга.

Легонько тучи разгони,

Пусть солнца бледные лучи,

В лесной загадочной глуши,

Позолотят твои пруды.

Пусть ветер брат, разгонит сны,

Играя золотом листвы.

У берегов сестры реки,

В мерцанье утренней зари,

Березок оголенный стан,

Сокроет ласковый туман.

Потемнело за окном,

Видно, быть дождю.

Дворник ветер во дворе,

Поразмел листву.

Затянул молитву дождь,

Засветил фонарь,

Серебрится море слез,

Наплыла печаль.

Свет янтарный в окна, — льется со двора,

На прогулку зазывает, — рыжая пора!

Воздух светел и наречен,

Божьей милостью освечен.

На душе моей легко,

И как будто заодно;

В тихом шелесте круженья,

Вальсом легкого скольженья,

Напевает мне листва,

Медной нотой октября.

Приуныло поле,

Но еще не сжалось.

Сколько до морозов,

Дней еще осталось?

В полудневной дымке,

Тихим бледным светом,

Солнце согревает,

Нежно бабьим летом.

Октябрьское солнце уж поблекло,

И все же нежно согревает и ласкает,

Который день, — нарядом подвенечным, —

Блистает утренней звездой, — береза золотая.

Льют тихо мелкие дожди,

Который день не умолкая.

Разведены судьбой мосты,

Листаю с грустью наши дни,

Едва простое понимая.

Слетел на крыльях, — сумерками вечер,

Не слышно шепота дождя,

Зажгу рукою легкой свечи,

Тебя увижу — не замечу,

Скорее отведу глаза.

Проходят сильные порывы,

Порывы слова и души,

Хранить лишь буду бережливо,

Взгляд откровенный и стыдливый,

Минуты вспыхнувшей любви.

Переходя границу, — ноябрьской поры,

Унылых мыслей, — растворяются заделы,

И наконец , — от слякотных теней игры,

Я в снежные, вхожу зимы пределы.

Где снегопад и вьюга покрывают белым,

Пространство серое, земли, —

И темные, — души моей пробелы.

И нет уже вечерней промозглой темноты, —

От однобокой квартирной суеты,

Бегу скорее к отражающему, —

От небесного снега свету.

Блистая хрусталем, здесь рядом где-то, —

Со скрипом, — ледяная движется, зимы карета.

Звенит ей стужей, — хриплый бубенец,

Мне снегопад свидетель,

Веду метель я под венец,

В ее липучих поцелуях,

Морозов первых, — чувствую примету.

Рубиновые броши, — калиновый наряд,

Сугробы наметает, — январский снегопад.

На солнечном морозе, под красный вечер,

Горят калиновые броши, рубиновые свечи.

Сердце тихо радуется,

На Руси январь.

Прославляет Бога!

Храмовый звонарь.

Мороз нам в окна пишет, —

Пророческое слово!

Метелицею дышит, —

Рождество Христово!

Хотя сегодня хмурый день,

Пусть вас он сильно не тревожит,

Зимы невзгоды разгоняя тень

Весенний день, — вам ясный путь проложит,

Рассеет как туман, — хандры навязчивую лень.

Как утро, намного раньше уж светлеет,

Так друг вас, — добрым словом навестит.

От света раннего, — уже становится теплее,

Весенней оттепелью, попутным ветром

поскорее, —

Пусть слово это, — долетит до вас, —

И радостью духовной осветит.

Февраль с капризами, уходит,

Усталость и хандра его,

В раздумьях ленью колобродит.

И все же слабых угольков, огонь,

На сердце не погас, — и тихо еще тлеет.

Как хорошо, что раньше день уже светлеет.

Таинственно с небес, — сойдет нечаянная радость,

Проникнет в душу наконец , —

Избыточная благодати сладость.

От солнечного дня, от пят до головы,

По телу слабым током, — духовной теплоты,

Пряным ветром мартовским уже повеет,

И душу мою радостью весеннею согреет.

Как чудодейственно и тонко,

И проницательно настроена природа.

Четыре времени прекрасных,

По кругу чередуются у года.

Когда зима уходит, —

И в марте снег еще не сходит,

Устало ожидаем мы весны,

И вот бегут уже ручьи,

Торопит радостно апрель,

Все звонче и дружнее, — нарастает птичья трель.

И солнце с нужной высоты,

Дает все больше теплоты.

И май уже не за горами,

Деревья голыми ветвями,

Словно просящими руками,

Доносят в небеса молитв прошенья,

И терпеливо ожидают, благодати воскрешенья!

И промыслительно, прилежно,

Как прорезаются таинственно и нежно,

Волной приточной зубки у младенца,

Так движется весна к вершине совершенства!

И из набухших беременностью почек,

Ко времени рождаются листочки.

Дождалась наконец уставшая земля,

Когда с небес доносятся раскаты грома,

И майская гремит гроза и молнии сверкают,

И сердце свыше что-то ожидает!

Дождями льется с неба благодатная вода,

И восторгается Премудростью природа,

И разум, и слово и душа!

При виде, — как- изумрудом трав холмы

переливаются,

И даже сердце каменное на время размягчается,

И майский ветер, — надеждой душу окрыляет,

Небесный птичий хор, — повсюду Бога

прославляет!

Чудесный свет, из омертвелых уз зимы,

Незримо пробуждает, — творений

замороженные сны,

И нам такую же надежду предвещает,

Когда уму непостижимо, природа оживает!

В пришествии так долго ожидаемой весны!

Прошу, сегодня не грусти,

Хотя еще снега и день ненастный,

Однако светятся пусть ясно,

Воспоминанья прошлых лет,

Урючины цветенья, ранний цвет!

И пусть сегодня пребывают в сердце,

Родного края, — весенние цветы,

И тихо открывают в душу дверцу,

Вхожденью в сердце вдохновенья,

И радости, и умиленья,

Надежды, Веры, и Любви!

Мой друг, сердечно я тебе желаю,

Духовной радостной весны!

Московский май, цветущие сирени,

И, словно как на театральной сцене,

Сменились декорации, поют фонтаны,

И яблони цветут, цветут каштаны,

И расцветают женщины,

Насущные высвобождая станы.

Освобождая от серой зимней ноши,

Нерукотворные зиждительные мощи.

Порою вспоминаю я тебя, ушедшее то лето,

Когда в душе моей, так много было света,

Когда пророческую книгу ночного небосвода,

По звездным буквам, — я пытался прочитать.

А — сводная сестра моя природа,

Днем открывала свою книгу, — и опытно ее

просила изучать.

Ту книгу вновь сейчас, — хочу я чувственно

перелистать .

Желал бы снова я напиться, —

Той сладкой ключевой водицы,

Когда в душе, — тревоги, не могли меня искать,

И наяву, кружа по улицам, — парил я, словно птица,

А в сладком сне под утро, — опять с улыбкой мог

летать.

Позволь далекое то лето, — сейчас без промедленья,

Хотя бы на короткое мгновенье,

Как в той далекой юности,

Опять тебя почувствовать и осязать.

И — слышать, как тогда, дыханье липового цвета,

Когда шатался я с утра и до рассвета,

Ах, жаркое то лето!

Как сильно жду из желтой юности,

Горошком красным, сарафанного того привета,

Когда меня ты лето, теплым лунным светом,

Вместо одеяла убаюкивала спать.

Сейчас ты лето, — скоро исчезаешь,

Я, — не могу тебя никак поймать.

А может быть, мне просто не понять?

Как нынешнее время, от меня быстрей все убегает,

И почему-то и во снах, — меня не возвращает

вспять.

Чтобы во сне тебя увидеть,

И подойти к тебе несмело,

Как в той далекой юности всецело, —

Тебя всю трепетно и ласково к себе прижать.

Луна и звезды, — в ту ночь тепло и ласково светили,

Все это хорошо я помню...

Как лето, вместе с ней, волшебно вы меня пленили.

И вспоминая поцелуев нежные приливы,

Прошу тебя я лето,

Передай и ей, неторопливо, —

Мои горячие рассветные приветы.

И сколько времени пытаюсь — только и найти

ответы,

Которые тогда в цветенье лип...

Что юность мою к лету прилепили,

И никогда домой не торопили,

Сейчас я только начинаю понимать:

Как улочки родные и сторожки,

Волшебным светом лунные дорожки, —

В мой старый двор под липу приводили,

И там со звездной теплой ночью под луной, —

Такой мечтательный, влюбленный,

Весь обольщенный твоею юною красой,

Встречал с улыбкой, — рассветы лета ранние,

А солнца первые лучи, как божьи странники,

Лицо мое светили перламутром жемчуга,

И я такой же солнца луч,

С рассветом, на цветущей липе венчанный,

Совсем еще зеленый и застенчивый,

Такой же юный странник, с нищею душой,

С лучами солнца воедино, —

Сливался с утренней серебряной росой.

Прошу, сегодня не грусти,

Август месяц загрустил, умерил теплое дыханье,

И предрассветным утром, —

По краям проселочных полей,

Словно с небес разлившийся елей,

Сошедшие туманы, — мерной полосой, —

До осени прихода, измеряют расстоянье.

За дальнею избушкой, над полем луговым,

Последний стелется цветочный дым,

Грибному, радужному лету на прощанье.

Погас на западе пожар,

Оставил след, порозовел,

За горизонт, — лиловый закатился шар.

В душе моей, возможно,

Какой-то скрытый затаился дар?

И в свое время, — проявился осторожно?

За этот дар, что так неуловим,

Сейчас на миг, — я окрыленный,

В полете вместе с ним,

Со всеми птицами небесными,

Творцу пою хвалебный гимн.

Вот наконец, приходят майские рассветы.

Еще июнь, затем июль, и красным летом,

Я созерцаю с первыми лучами света,

Прекрасное природы пробужденье.

На ум и сердце, — чудесное находит просветленье,

Что не понять мне никогда наверно...

Как необъятное, — возможно рассчитать так верно?

Периоды природы, духовной радости дары,

Во временах и времени, энергией откуда?

Как движутся? Так промыслительно и совершенно,

Подвисшие в пространстве и солнца и земли шары?

Какое чудо, что рано пробуждает меня, — Дух,

Рассвет встречает зрение мое, внимает свету даже

слух,

И разум просвещает ранний свет,

Премудрость Слово, рассветными лучами,

На сердцах плотяных пишет,

Пророками реченный, Новый спасительный Завет.

Еще морозит в марте ночь,

Но утром ранним все светлее,

И днем уже теплее.

Неторопливо тает снег,

И вовсе я не прочь,

Чтоб сердцу стало веселее!

Однако нудная хандра, —

И непонятная тоска,

Нависли надо мною.

От тягостных забот мирских,

Уносит дух меня туда...

Там, где просторы и поля,

И деревенек тишина.

Где в радости иного дня, —

За стенами далекого монастыря,

Тревог моих успокоенье, —

Находит беспокойная душа.

Там тихо льются всенощные ектеньи,

И распевает хор, стихиры и псалмы,

Светлеет разум, уходят прочь натуги дня,

И городских камней на сердце нет,

И убежала суета.

В душе, едва умиротворенной,

От зимней стужи пробужденной,

Одно лишь кроется желанье: —

Молитвы и исповеданья.

Где в таинстве святого причащенья,

Шепчу Иисусу за дары спасенья, —

Из сердца благодарные слова,

И тихо льется — покаянная слеза,

Души моей начало очищенья!

Погас на западе пожар,

Оставил след, порозовел,

За горизонт, — лиловый закатился шар.

В душе моей, возможно,

Какой-то скрытый затаился дар?

И в свое время, — проявился осторожно?

За этот дар, что так неуловим,

Сейчас на миг, — я окрыленный,

В полете вместе с ним,

Со всеми птицами небесными,

Творцу пою хвалебный гимн.

Вот наконец, приходят майские рассветы.

Еще июнь, затем июль, и красным летом,

Я созерцаю с первыми лучами света,

Прекрасное природы пробужденье.

На ум и сердце, — чудесное находит просветленье,

Что не понять мне никогда наверно...

Как необъятное, — возможно рассчитать так верно?

Периоды природы, духовной радости дары,

Во временах и времени, энергией откуда?

Как движутся? Так промыслительно и совершенно,

Подвисшие в пространстве и солнца и земли шары?

Какое чудо, что рано пробуждает меня, — Дух,

Рассвет встречает зрение мое, внимает свету даже

слух,

И разум просвещает ранний свет,

Премудрость Слово, рассветными лучами,

На сердцах плотяных пишет,

Пророками реченный, Новый спасительный Завет.

Еще морозит в марте ночь,

Но утром ранним все светлее,

И днем уже теплее.

Неторопливо тает снег,

И вовсе я не прочь,

Чтоб сердцу стало веселее!

Однако нудная хандра, —

И непонятная тоска,

Нависли надо мною.

От тягостных забот мирских,

Уносит дух меня туда...

Там, где просторы и поля,

И деревенек тишина.

Где в радости иного дня, —

За стенами далекого монастыря,

Тревог моих успокоенье, —

Находит беспокойная душа.

Там тихо льются всенощные ектеньи,

И распевает хор, стихиры и псалмы,

Светлеет разум, уходят прочь натуги дня,

И городских камней на сердце нет,

И убежала суета.

В душе, едва умиротворенной,

От зимней стужи пробужденной,

Одно лишь кроется желанье: —

Молитвы и исповеданья.

Где в таинстве святого причащенья,

Шепчу Иисусу за дары спасенья, —

Из сердца благодарные слова,

И тихо льется — покаянная слеза,

Души моей начало очищенья!

Погас на западе пожар,

Оставил след, порозовел,

За горизонт, — лиловый закатился шар.

В душе моей, возможно,

Какой-то скрытый затаился дар?

И в свое время, — проявился осторожно?

За этот дар, что так неуловим,

Сейчас на миг, — я окрыленный,

В полете вместе с ним,

Со всеми птицами небесными,

Творцу пою хвалебный гимн.

Вот наконец, приходят майские рассветы.

Еще июнь, затем июль, и красным летом,

Я созерцаю с первыми лучами света,

Прекрасное природы пробужденье.

На ум и сердце, — чудесное находит просветленье,

Что не понять мне никогда наверно...

Как необъятное, — возможно рассчитать так верно?

Периоды природы, духовной радости дары,

Во временах и времени, энергией откуда?

Как движутся? Так промыслительно и совершенно,

Подвисшие в пространстве и солнца и земли шары?

Какое чудо, что рано пробуждает меня, — Дух,

Рассвет встречает зрение мое, внимает свету даже

слух,

И разум просвещает ранний свет,

Премудрость Слово, рассветными лучами,

На сердцах плотяных пишет,

Пророками реченный, Новый спасительный Завет.

Еще морозит в марте ночь,

Но утром ранним все светлее,

И днем уже теплее.

Неторопливо тает снег,

И вовсе я не прочь,

Чтоб сердцу стало веселее!

Однако нудная хандра, —

И непонятная тоска,

Нависли надо мною.

От тягостных забот мирских,

Уносит дух меня туда...

Там, где просторы и поля,

И деревенек тишина.

Где в радости иного дня, —

За стенами далекого монастыря,

Тревог моих успокоенье, —

Находит беспокойная душа.

Там тихо льются всенощные ектеньи,

И распевает хор, стихиры и псалмы,

Светлеет разум, уходят прочь натуги дня,

И городских камней на сердце нет,

И убежала суета.

В душе, едва умиротворенной,

От зимней стужи пробужденной,

Одно лишь кроется желанье: —

Молитвы и исповеданья.

Где в таинстве святого причащенья,

Шепчу Иисусу за дары спасенья, —

Из сердца благодарные слова,

И тихо льется — покаянная слеза,

Души моей начало очищенья!

Как много было не понять,

Как было много счастья в детстве.

А главное, что в спешном бегстве,

По дороге вязкой коммунизма,

От сеющего в сердце плевелы эгоизма,

К спасению души бежали,

К священнику во храм, —

Под Божью благодать,

Крестить нас во Христа!

И бабка, и верующая мать.

Мыслителей, поэтов и художников,

Ученых, мастеров, и композиторов...

Их, промыслительных талантов, сакральные зачала,

Небесными дарами, заложенные в человека

от начала,

И сменою времен, и чередой знамений,

И плодоносного ума, шедевров — дивных

сотворений,

Все тварное, гласит нам, без сомнений;

Надежно служим мы тебе,

Наш господин земных имений!

Ведь творчеству и созиданью твоему,

Положено начало, однако нет конца,

Подобие однажды потеряв,

Вы все же образ сохранили, — Небесного Отца!

Как вся природа и творения вам служат,

Для полной радости и вдохновенья.

Почему же друг ко другу, —

Вы не имеете в себе, — подобного служенья?

Когда ж наступит то прозренье?

Когда же, слово, — разуму произнесет?

Послушай, разум, я истину сейчас тебе открою!

Коль ближнему, быть хочешь бо´льшим,

То будь ему слугою.

В потоке убеждений, взглядов и идей,

В потоке мысли беспредельной,

С рожденьем ядерных страстей,

Земли сменился вес удельный.

Так что же ожидать нам в эти дни?

Не так уж красочна картина,

Одна понятна истина, что без обо´женной любви,

Не будет никогда горшком живым, — сырая глина.

Тщеславной мудростью своей,

Премудрость Божию затмив,

Зачем во все века пытливо?

К земным пристрастиям, — дух чуждый,

В сердце приобщив сластиво,

Себя от Бога, — все дальше отделив,

Пытаются уверенно и горделиво, —

Придать надменному уму заслугу...

Бежать — веками по замкнутому кругу.

Свидетели — пусть будут, — во временах

земные дни,

В народах многих всей земли,

Великие умы, своим бесповоротным убежденьем,

Пытаясь отношения справедливые, — построить

меж людьми,

Вместо того, — чтоб Царство Божие, — в душе

своей найти,

Преткнувшись о революционные мытарства,

Как раньше, — башню в небо, в междуречье,

И по сей день возводят, — злонравное земное

царство,

Его предвосхищая, на большее душевное увечье.

Увлечена душа моя,

И разум просит духовного влияния.

Как у вселенной не видны края,

Так я бескрайно удивлен, — Божественным

Писанием.

Неведомо совсем, я ограничен пониманьем,

Как органически незримо, — весной природа

оживает,

Так и мою душу, — слова Писания, —

Похожим образом таинственно преображают.

Когда все чаще, — страницы Библии читаю,

И в истины его все глубже проникаю,

Мой разум, — слово Божье просвещает.

В тот час незримо и таинственно,

Писание само, — меня всецело изучает.

И откровения Свои, — все больше открывает.

И Духом, — душу, очищает истина и свет.

Как никогда, сейчас я сильно ощущаю,

Духовной радости на сердце,

Расцветший, — благодатный цвет.

И голода потребность, как плотского,

Так и духовного питания,

Таинственно, необъяснимо,

И, плоть и душу насыщает,

Хлеб слова Божьего, Священного Писания.

Одни так любят, чтоб были в доме потолки высоки,

И двери высоки, и окна вверх росли,

Чтоб вожделенно, — любоваться миром внешним

изнутри!

И радость находить, —

В пространстве домовом, — и потолочных сводах,

Для сердца своего, — и для плотской души.

Однако, — как таинственно и трепетно, —

Смотреть из шалаша на свод небесный,

Дивясь мозаикою звездной, пророческую

и чудесной,

На Козерога звездного и на Тельца,

На Млечный Путь из звездной пыли,

Что мысли философские открыли.

На эту бесконечность без конца,

На Деву, что родит Христа!

И Водолея, что воду льет, — для претворенья,

Иисусом освященного на брак вина!

И на созвездье Льва.

Он Лев! Он Царь царей земных!

Прилег Он, — и в третий день восстанет!

Из тьмы к спасительному свету,

Он выведет и зрячих, и слепых!

Историю загадочных сомнений, — нелегковерного

Фомы,

Светясь на небе, отражает, — созвездье Близнецы.

Открыты Господу слова ученика Фомы,

Господь, явившись вновь, с упреком призывает, —

В Свои раны вложить его персты.

И видя, и слыша Господа, — от удивленья и стыда,

Уже с непоколебимой верой, — иной близнец Фома,

Он напрямую Богом называет воскресшего Христа!

Однако люди в большинстве своем, —

Пытаются идти плотским путем,

К земным царям, дворцовым сводам,

Обольщены тщеславием, — и ищут славы для себя,

А Божий Сын, — нам открывает путь духовный

в Небеса!

Чтоб от земного тленного, — душа и разум в небеса

стремились,

Крещенные водой и Духом, мы заново духовные

родились!

И обновленные в душе,

Воистину, уже — свободное творенье во Христе!

Цветущим долгожданным майским цветом,

Незримо Ангел ладаном, сиреневым кадит,

В дыму сиреневом, — троичным фиолетом,

Таинственным, вечерним тихим светом,

На тесный путь Христов, — сиреневым дыханьем,

Пусть он меня благословит.

Господи, Иисусе Христе.

Позволь к лозе Твоей привиться,

По милости Твоей, от Духа свыше,

Ветвью новою родиться,

И от лозы Твоей питаться ей.

Спасительным Твоим ученьем света,

Небесной благодатью Нового Завета,

И Словом хлеба истины Твоей.

Духовно возрастать и очищаться,

Чтоб созревали сладкие, —

Тебе угодные плоды.

И к жатве принесли плоды любви;

Всем сердцем, душою, разумом,

Всей крепостию, Господи к Тебе.

И к ближнему, как к самому себе.

Пред вседержительством Твоим, —

Колени в страхе преклоняя,

С надеждой на Твое прощенье уповая,

В тревожном сердце ожидая,

Решенья доброго, на праведном Твоем суде.

Не за оставленное мирское наследство,

А за дары духовного наследства,

Кого ль, из сродников в моем роду?

И вместе с ними, мать свою благодарю,

Что быв однажды, — Духом, — обрезаны у сердца

на краю,

Любовь в молитвах, — проявляли ко Господу

Христу.

И что ко ближнему, — с любовью проявляли

милость,

Чтобы однажды, — небесное, — в моей душе

восстановилось.

Хотя и духи злобные, — кознями своими,

Порою нагоняют смертную унылость.

Однако Дух Святой обо´живает сердце,

Небесною таинственной огранкой,

Чтобы духовно, — светился разум спозаранку,

Учение Христа о нравственности вознося,

На очищающую душу высоту,

Им установленной высокой планкой.

Когда-то за минуты, в раннем детстве,

В виденье ясном и при ничьем посредстве,

Когда потоки вод меня кружили,

И я безмолвно утопал,

Из вод бурлящих, — на малые секунды,

Выныривая вновь, я жизненного воздуха вдыхал,

За многие с тех пор, — прошедшие года,

Сейчас я сильно каюсь,

Что за спасение чудесное мое, тогда, —

Я Господу благодаренья не воздал.

В минуты те, как в ясном фильме,

События несли меня — на быстрых крыльях.

За жизнь мою, всего в двенадцать лет,

Как на песках зыбучих,

Отпечатывался, — каравана, след.

Во время происшествия того,

Когда минуты, — мгновением летели под водой,

Мелькали все фрагменты жизни как в кино,

Из прошлой моей жизни, — ясной чередой.

Деяния все мои, — отражались как на кинопленке.

И все мгновенья до секунд запечатлев,

Как сахар, рассыпаясь, прилипал,

На новой клетчатой клеенке,

От тростника свой путь преодолев.

Зачем же было, мне это ясное виденье?

И греховной жизни, — опыт,

Отбросив все мои сомненья,

С годами стал мне открывать, —

В душе моей постыдные явленья.

Когда земные совести укоры,

Словно прохождение мытарств, —

Блаженной Феодоры,

Душу мою грешную, — начали терзать.

Все это было промыслительно искони,

Пока вода, что утекает сквозь ладони,

Подобно ей, земная жизнь еще бежит,

И бес полуденный, — на сон еще не склонит,

И Ангел добрый все еще тебя хранит.

Еще есть время, — исповедовать грехи,

Еще есть время таинству свершиться,

От ожидаемых мытарств воздушных, —

Надежда есть освободиться.

И сокрушенную пролить слезу, —

В раскаяньях к всещедрому Христу!

Чтоб духи злобные,

Как на неведомом большом торжище,

На Христовом праведном судище, —

Права свои не предъявили к тем,

Кто логикой своих безумных теорем,

Поступкам беззаконным,

Оправдание пытаются себе найти.

Ведет в погибель их, — лукавый дух, —

по ложному пути.

Не дремлет искуситель, древний змей.

Поторопиться надо бы скорей,

Исповедью и покаянием, — стереть бесследно,

Не испугавшись ложного стыда,

Что в сердце, сеет сатана,

Страницы, — всех деяний грешных,

Записанные в книге, — хранения греха.

Чтоб враг невидимый, — не смог их предъявить,

В день Страшного Суда.

Препроводить пытаются всегда, —

Коварством, клеветой и ложью, — злые духи,

Нераскаянную душу, — в геенну серного огня.

Зачем же? В то время были, — к человеку

властному, —

Столь вожделенные поклоны?

К кому тогда? Сейчас в твоей душе,

Как серым утром злорадно каркают вороны,

Поют твои протяжные злопамятные стоны?

Какой же лед душевный, — оказался хрупкий,

Что прелести, тяжелые погоны,

Корыстные слащавые поступки

Легко его так проломили.

И душу грешную, свободной волею твоей ,

Лукавым духом, — в сети уловили.

Греховный этот груз ко дну,

От света в темноту так сильно тянет.

И почему же не понять?

Когда же наконец , все это перестанет?

И для чего? Поветрие лукавое, опять на ум

неистово нагрянет?

И вновь проснется в сердце, — памятная злоба.

Во всем неужто виновата, —

Вод грешных, — материнская утроба?

Лишь только в освященных водах,

В таинстве крещенья во Христа,

Возможно очиститься от первородного греха.

От воды и Духа, родиться заново необходимо.

И не земным, а Небесным Духом быть водимым.

Откровение небесное всем сердцем уяснив,

Учителя Небесного, — к учителю земному

Никодиму

Сегодня, — наверное, задержусь я в храме.

Присяду и присмотрюсь на неба фрески,

На роспись стен, по сторонам.

И попытаюсь я прислушаться, —

И к самому себе, и к тому, что неизвестно.

Как после всенощного бденья,

На сердце поутихли внутренние пренья,

В сознанье не погасли еще — хора ритмы,

Неуловимо слуху, — иконы приняли молитвы,

И ими, — тихо, дышит еще храм.

Еще горят лампады, мерцающим свеченьем,

И из глубин, — златого октября,

Предамся, — пришедшим историческим

влеченьем,

И от приточных рассуждений,

В раздумье всего себя отдам.

Представлю мысленно,

Что нахожусь я, будто во Влахернах.

Как хочется с рабами Богу верных,

С юродивым, Христа ради, — Андреем,

В видении соединиться.

Как духом проницательным, —

Соединился Епифаний с ним.

И с этими святыми, —

Незримо в таинстве со раствориться,

И видеть то, что свыше открывалось только

им двоим.

Как Богородица высокая во храме появилась,

Со стороны Царских Ворот.

И с грозной свитой проходила.

С одною стороны, — Предтеча,

С другой — Сын Грома.

Словно сиявшие лучи, —

С высот небесного разлома!

В — торжественном сопровождении, —

Шествовавших святых, в одеждах белых,

С гимнами и песнопениями,

Будто в божественных пределах!

Встав у амвона и колени преклонив,

Молитву со слезами, —

Царица Небесная тихо возносила,

И к алтарю, затем, — Царица мира подошла,

И, — ненадолго, свой взор остановила.

Прося за всех молящихся людей.

И с головы своей пречистой, —

Сняла мафорий и распростерла...

Велик и грозен как молния, он был!

Как в ярком, солнечном прекрасном лете,

Сиявший Божьей славой!

В янтарном золоченном свете!

И всех молившихся во храме, —

От суеты тревог и жизненных мирских оков, —

Покрыла Богоматерь омофором,

Взяла под Свой небесный,

Спасительный покров!

К старости все ближе горизонта даль,

Границы этой жизни, —

К неизведанным границам приближая.

А на границе марта, — метелит все еще февраль,

Словно напомнить что-то призывая.

И удивительно, что в эту, заснеженную ночь,

Спокойно и светло, и на душе так сладко,

Себе который раз твержу, сугубо размышляя вслух

Как хорошо, что прозорливый священнический дух,

Мне подарил, — старинную лампадку.

Благодарю тебя я батюшка,

Что от елейного света, — маленькой лампадки.

В тревожном моем сердце,

Рассеиваются прочь, — лукавого нападки.

Лампадка в тишине, в углу горит,
Спасителя и Матерь Божию, иконы освещая,
И светом тихим, — Спаситель просвещая,
Словно зачало из Евангелия говорит:
Ты неустанно бодрствуй днем и ночью,
Елей в лампадку и в свою душу подливая,
В душе любовь и милость, — к ближним проявляя,
Неугасимой верой во Христа гори.
В душе разумной, — накапливая масло,
Надежно ты его храни.
Чтобы напрасно, — елей не расточая,
На тесном, праведном пути,
Сокровища небесные, — со Мною собирая,
Не сбиться тебе с верного пути.

И бодрствуй духом, и не проспи,
И в свое время поспеши,
Накопленным елеем в сердце,
Как лампадой, узкую дорожку освещая,
Найти — спасительную дверь.
И с радостью скорей в нее войти.
Которую ненадолго, в каком часу не знаешь ты,
Я тихо отворю однажды, тебя нежданно посещая.

Очищая золото и серебро, огнем, — до нужной
чистоты,
И наблюдая, — дымных примесей, тяжелые пары,
Спросили мастера, как узнаешь границу очищенья?
И с неподкупным удивленьем,
С улыбкой мастер говорит;
Когда огонь сие творит,
Одно лишь нужно уловить мгновенье.
Когда в расплавленном металле, как в зеркале,
Свое я вижу отраженье.

Пророки прорекли в свой час,
Во времени все это совершилось.
Как золото и серебро, во спасенье наше,
Своих людей испытывая, от примесей греховных,
Переплавит, — Господь на Свою милость.

О, — Господи, прошу по немощи моей,
Что проливается порою через край,
Как золото и серебро от примесей греховных,
Душу грешную мою, — прошу тебя Господь,
Переплавляя очищай!
Ведь сердца, беззаконий многих,
Глаза мои и разум не узреют.
Душа, однако, в вере и в немощи моей,
Все более к Тебе довлеет.

Что невозможно видеть мне, — Тебе возможно,
Ведь сколько, стелется в душе моей, — поветрий
ложных?
И, в вере укрепляясь, слышится мне то,
Что для меня так было глухо,
С любовью Евангелие и Псалтирь внимает,
Еще вчера, — мое тугое ухо.

Переплавляясь, выгорают примеси греховные,
Небесной благодатью Божественного Духа.
Душа обо´живается, духовно возрастая,
Тебя, Христос, всем сердцем прославляя!

Как мастер тот, что видел отражение свое,
Очищая золото и серебро до нужной чистоты,
Прошу Тебя я Господи;
Хотя бы только на мгновенье улови, —
Тебе подобный образ, — в мутном зеркале моей
души.

О Боже, какая благодать,
Когда вхожу в свою я келью,
И слышу, как за узорчатым стеклом,
Колыбельно, словно перед сном,
Завывают под молитву, — снегопад с метелью.

И осторожно может даже и украдкой, —
Благоговейно наблюдаю,
Как светит умиленной теплотой, —
Медная старинная лампадка.
И что-то радостное на душе,
И руки тянутся к Псалтири,
И Духом проницательным,
Псалмы царя Давида, — чудесным образом,
Пророчества и откровения свои открыли.

Уже темнеет быстро день,
И фонари уже зажглись.
Унылую отбрасывая тень,
На волю отпуская память,
Рассеянные мысли, в единое сплелись,
Зачем-то в прошлое ее отправить.

Там, в прошлом вспомнить я хочу,
А жил ли я по заповедям Божьим?
Иль только, подчиняясь греховному уму,
Блуждая в уравнениях несложных,
Живя в пристрастиях и чувствах ложных,
Для блага своего стараясь,
Не слыша истин непреложных,
Я слушал, — только сердца своего мечту?
И память, моему уму,
Напомнила мне скоротечно.
Как наслаждения душевные, ты принимал за свет,
А творчество духовное за темноту,
Душой и разумом своим беспечно.

И как, на исповеди, — сейчас произнесу я вслух,
С великой радостью, — каждому лицу;
Нашел меня, заблудшую овцу,
Мой добрый Пастырь милосердный,
Небесный, спасенья моего — Пастух.

Который, — в прошлой, моей жизни — времени,
От моего мятежного, греховного плотского
бремени,
От обольщения колдовских сирен,
И злых нападок, — невидимых, прожорливых гиен,
Которые чуть было, — не загнали мою душу,
В губительный болотный плен;
И от заблудшего ума, плотских утопий,
Меня однажды, — из этой вязкой топи,
Пастырь добрый, — вытащил с душой телесной,
Осветив в пути идти, дорогой праведной и тесной,
Поставил в ограде Православной Церкви, —
На твердое, спасительное место.

Каждый ценит время в своей жизни,
По усмотрению своему, конечно.
И наш герой, с усердием безупречным,
Скорее норовит достичь, —
Обильный сад долины, — желанного четырехречья.
Ценя, не-то что каждый час, а даже каждую минуту.
Умом и словом, — душу убеждая пребывать,
В изысканном комфорте и уюте.
И в суете сует — поспешно,
Мечтательным влеченьем, — под ночной покров,
Пытается, — бесповоротным мыслям, — ход
предать успешный,
Прилипшей к сердцу, страсти уступая,
Причалить побыстрее у заветных берегов.

Влиянием лукавого поветрия,
Гнездящейся в душе мечты,
Как дня дождливого примета,
Душа одна, без помощи не в силах,
Ослабить узы, установленного миром вето.
В душе плотской рассеять к свету, —
Густые тучи беспросветной тьмы.

Однако измеряя в жизни ценность,
В душе имеется и другая сторона.
В борьбу с плотской душой, —
Вступает настойчиво, упрямо и степенно, —
Приточная небесная волна.

Словно на сердце пишет, —
Кровопролитной битвы повесть, —
Плотской души соперник, совесть.
Ответить на один вопрос ее прося:
Душа, скажи?
За солнца свет и теплоту,
За воздух, хлеб и воду,
За все отдающую тебе во благо,
Тебя питающую, плодоносную природу,
И за дыхание, необходимое для жизни,
И в том числе твоей,
За эту милость, свыше, каждый день скорей, —
Зачем земным кумирам, — всю славу воздаешь?
Да и себе ее, как пташка ранняя, — поешь.
И почему не восхваляешь Бога?
Ведь от тщеславия и к твоему души порогу,
Твоя гордыня, — внезапно вдруг беду какую,
Нежданно из ниоткуда приведет?
И совесть неустанно, к спасенью душу призывая,
Бороться с темной стороной ее не устает.
Когда же наконец , к спасению, —
Извилистая и холмистая, — грешной души дорога,
От запада к востоку выпрямится, — и к покаянью
снизойдет?
Зачем же измеряешь, — нравственную высоту,
Удельной плотностью дуба?
Уткнувшись в землю, поглощаешь желуди его,
Так ненасытно, так для себя сугубо?

Не видя звезд ночных и приходящего рассвета
красоту,
Совсем уже и забываешь неба высоту.

И радостно в земных обилиях копаясь,
Не можешь от притяжения земного, — оторвать
свой взгляд,
И принимая дубовых удовольствий яд,
Все больше душу заражаешь,
Страстною сладостью его плодов.
И от лукавых обольстительных земных его даров,
Желудями сладкими тщеславно наслаждаясь,
В развратной похоти земным богатствам
пресмыкаясь,
Душой тщеславной постигаешь,
Что наконец достиг ты, — желанных райских
берегов?

Так как же чистоту сравнишь земли и неба?
Плотскую душу ублажая на свою потребу,
Весь в удовольствиях земных погрязши
Подумай на кого ты стал похож?
Уткнувшись в землю и прилепившись,
К пристрастью сребролюбия прельщающего мира,
Мечтою ложной, пытаясь сделать из себя,
Публичного кумира,
Как можешь ты приблизиться к вратам,
Отцом Небесным, — званных каждого и всех,
На брак для Сына, — Им устроенного пира?

Как бы не поздно было, ужель не убоишься?
Уже потом не скроешься не затаишься!
И даже если наберешься наглости,
Прийти в лохмотьях своей праведности,
Во тьму кромешную ты будешь изгнан прежде,
Лишь только соизволишь, на пире появиться,
Не в брачной, а в своей запятнанной, —
От нераскаянных грехов одежде.

Как жаль, однако, когда в болезни тяжкой,
Когда уже по горло находясь в трясине вязкой,
Душа, — страдания свои неся,
Все ценности свои мирские, за исцеление себя, —
Отдать скорее все готова,
Вплоть до последнего рубля!
Однако что-то очень долго, —
Ни деньги, ни серебро, ни злато, —
Болезнь не могут залечить,
Своею денежной заплатой.
Увы и даже в лучших странах, — лучшие врачи,
И даже утешеньем милый друг,
Никак не могут исцелить, —
Пришедший из ниоткуда,
Противный и нежданный, болезненный недуг.

Секунды кинопленкою крутя,
Слагая кадры в дни и ночи,
Вина, — непрошенная гостья,
Игольчатой тревогой разум точит,

И раны от грехов содеянных, —
Мучительно на сердце кровоточат.
И все ж, — лукавый дух в душе,
Пока еще никто не обесточит.
Поступкам оправдание найти,
Вещает злобный дух пытливому уму,
С духовной совестью, — вести жестокую войну.

Поветрием коварным, блуждающие мысли,
Все дальше душу, — от покаяния уносят.
Однако совесть, как небесным громом,
Вновь в разум произносит;
Зачем же оправдание поступкам,
В раздумьях ложных- находить?
Плотскую душу, — небесным духом совести,
В блуждающих от истины оценках, —
Пора уже бы — преломить!
Скорей успеть покаяться!
В болезни этой, быть может, данной ко спасенью,
Не лучше ли, — в страданиях себя смирить?
И грешным сердцем сокрушиться!
Свободу дать слезам, — навзрыд пролиться.
Зачем же раздражительно, —
На проявленье совести так злиться?
И лицемерно, двоедушную вести интригу?
Все тайное откроется, и даже помышления твои,
Деяния земные, — в небесную записываются книгу.
Когда же многие поймут?
Что всех и каждого, — Небесный ожидает суд.

Работа совести, души духовное призванье,
В болезни тяжкой, у нашего героя,
Явило непреодолимое желанье.
Скорей в своих грехах покаяться,
В слезах скорей себя смирить!
Теперь все совершенно ясно,
Как ранее, что не было ценимо,
Становится бесценным, и как — оно прекрасно;
Один лишь только свет!
Одно лишь воздуха дыханье,
И за дыханье только это, —
Всем сердцем Господа благодарить,
И Слову Божию внимать,
Снисходит непомерное желанье.

Однако на деле, — все не так уж проще.
В углу посмеиваются, кривляясь,
Обольщенья злые мощи.
И на мгновенье, — своим поветрием,
Напоминают неприглядную картину;
Когда — еще совсем недавно,
К нему за милосердием стучались,
И в каменное его сердце, и в его широку спину...

Однако, — сколько слезно, — ближний не молил,
С надеждой, милость проявить.
Как умилительно просящий ни просил,
Не так значительную просьбу...
Ее он хладнокровно отклонил, так для себя успешно.

А вот сегодня телом немощным,
Но горделивою еще душой, поспешно, —
Сокрушенным сердцем просит Бога!
И умоляет милосердие проявить к себе,
И от недуга скорее исцелить его.
И все грехи его простить.
И даже те, которые в душе сокрылись,
В надежде слезно уповая,
На Его, — Человеколюбца милость.

Бежали дни и месяцы в больнице,
В его палате, на подоконник жестяной,
Садились голуби, а иногда синицы.
Присоединялись птицы помолиться,
В прошеньях к Богу, — вместе с милосердною
сестрой.
Однако безнадежно угасал, — наш упомянутый
герой.
В раскаянной уже его душе,
В смиренной, немощной, изнеможденной,
Лежал он, от сего мира отрешенный.
О чем-то размышляя, — в серой мгле,
В больничной койке, при тусклом синем фонаре.

В минуты те, — дождливой ночью, к рассвету ближе,
Когда отчаяньем, — он изничтожен был,
И был сомнением — унижен,
Из глубины, — он слышит, Ангела раскатный глас;

Хотя услышаны твои прошенья, —
И твоего сердца сокрушений ритмы,
Однако, — более услышаны, просящих за тебя,
Простых людей чистосердечных, их неустанные —
молитвы.

А ты теперь, — во глубине души своей почувствуй,
Что это значит? Хочу я — милость.
Она как ты, от ближнего, — не убежала никуда,
Не спряталась она за подворотней,
И за углом, — она не скрылась.
И ныне свыше, снизошла она к тебе,
И снизошла уже сейчас.
И, — своевременно и промыслительно,
Когда катились слезы тихо, — из уставших глаз,
И взгляд его почти совсем угас,
Палата, — дивным светом осветилась!
Руки его едва коснулся, — милосердный Спас.
Свершилось чудо исцеленья!
Рассеялся туман, рассеялось и наважденье,
Нахлынуло на душу пробужденье,
Когда ему уже казалось, в безнадежный час.

Вот что скажи своей подруге ясно,
Которая безумно страстно, —
Желает обладать мужчиной этим,
Душой своею властно.

Себя одну не только вводишь в блудный грех,
Блудливом духом, в грех тяжкий,
Всего не понимая, и чужую душу вводишь,
Мечтою своею сладострастной.
В болотный, темный, беспросветный лес,
Чрез похотливое твое желанье, —
Пытается обоих, затащить блудливый бес.

Ты поспеши и твердо ей скажи;
Скорее пусть исповедуется.
Настойчиво ее поторопи.
Душой мятущейся, в молитвах,
Скорее к покаянью снизойти.
Пусть чаще, — знамением крестным,
Ложатся на груди ее персты,
Страсть изгоняя ложную,
Бесовской обольщающей ее мечты.

Христа принявший в сердце,
Ученый физик Фарадей,
Опорой твердой был всегда,
Небесный для тебя лицей.
Который духом благодатным,
Словно поэта,
Открытьям многим осенял тебя,
Сплетая воедино, — две книги бытия.
Священное Писание,
Написанное откровениями Бога,
И сотворенная Его перстом,
Все отдающая, — Его творению природа.

Не утешает сердце ближнего,
Нравоученье свысока.
Заносчиво, настойчиво,
Казалось, поучительно и убежденно.
А согревают ближнего,
Как у дитя, сочувственно и сокровенно,
Пролитая, душою, — милосердная слеза.

О, — Ангел мой хранитель!
Порою часто ты грустил,
Ко Господу ты слезно обращался, — и просил,
Который год меня удобрить.
Что бы Господь Человеколюбец, —
Дал мне время еще жить,
Глаза мои душевные к свету приоткрыть!

Душа моя плотская, как дерево плодовое в саду,
В очередном году, — с весною расцветала,
Но многие ее цветы,
Не опылялись с небесной высоты,
Лишь были пустоцветом.
И не могли нести плоды.
А те цветы души, что опылялись от земли,
Плоды лишь горькие, греховные, — они несли.
И весь я скорченный, никак не мог понять
простого, —
Душой плотскою отрываться от земного.

Чтобы с небесной высоты, —
Лучи небесные духовные, как пчелы, опылили
мою душу.
И, в цветенье долгожданной той весны, —
Расцветшие цветы, — на сердце завязались,
И Духом Божьим освещались,
И принесли бы добрые плоды.

О, Ангел мой, хранитель дорогой!
Как много времени со мной, —
Тебе пришлось, — с моим упорством пребывать.
И по любви твоей ко мне,
Творца, — отчаянно просить,
Не дать меня, — еще зеленую траву, скосить.
Еще один период потерпеть, еще раз окопать.
И в сердце моем где-то, —
Его удобрить, небесной истиной и светом.
Чтоб наконец я начал плодоносить,
Чтоб наконец я начал прозревать.

О, Ангел дорогой! Ты продолжал настойчиво,
Ковать и перековывать меня и наставлять,
Чтобы свободной волей, —
Природу грешную моей души признать.
Сокрушенно в сердце покаяться и понимать, —
Всю жизнь греховную мою.
О, Ангел мой! Тебя благодарю!
Что днем и ночью ты хранил меня.
Не дал приблизиться ко мне злым духам.
Сквозь тучу пробиваясь светом, — в мою душу,
Настойчиво твердил в мое тугое ухо.
Скорее отрываться от земного,
И устремлять свой взгляд на небо.
Чтобы душевные глаза открылись наконец,
Воспринимать спасительный небесный Свет!
В душе греховные оковы, — быстрее разорвать,
И в сердце просветленное, — Спасителя Христа
принять!

Не дать пристрастиям, — игрушкой быть в игре,
На радость сатане!
Чтобы глаза мои увидели небесное, и разум
прояснился!
Чтоб детскую вернуть невинность,
Не дать жестокости провинность,
Посеяться и прорасти на сердце!
Чтоб наконец в душе открылась, —
К спасительному Духу дверца!
И просиял в душе небесный свет!
Пролился в мое сердце, — словом,
Небесный, Новый, — Христа Иисуса, —
Спасительный Завет!

В летах и средних, и уже преклонных,
К какому-то итогу мы уже недалеки,
Да и непонятное нам время,
Опережает, напрочь, — песочные часы.
Разбросанные камни, уткнувшись в землю собираем,
И за собой, увы, — не замечаем,
Как прожигая время, от много-обрядной суеты,
Живя плотским уставом, мятежницы души,
Привычно, кого-то страстно осуждаем.
Умом плотским, учительно кого-то наставляем.
В пристрастиях мирских, —
Земного, материального, — все более приобретаем,
И подневольно в мыслях им захламлены.
Не проявляя милосердия к одним,
От зависти к другим,
Все более болеем и страдаем.
И не познать нам этого, не объяснить,
Когда своею мудростью плотской,
Премудрость Божию пытаемся затмить.

Как незаметно, вязко, —
Прилепляются сердца к земному духу!
Небесные духовные слова,
Становятся чужды людскому уху.
Закрыты лица масками, в ушах наушники,
Откуда же все это? И от кого епитимья?
И чьи же мы послушники?

В умы нагрянула разруха, и сплошное равнодушие,
Коварство и надменность, разнообразие цинизма,
Поиск идентичности, ранимого в душе
эгоцентризма,
Мудреные идеи, лощенные слова,
Умело ложь подмешивая к правде,
Старательно и днем, и ночью, —
В умы людские сеет сатана!

На марс уже мы не летим? И под расписку кто-то,
Используя свою коммерческую и скрытую охоту,
Стариков богатых выводит на орбиту,
За деньги «небольшие» — и другую свиту.
Пяток минут — на землю голубую посмотреть.
В надежде, что от вида — нерукотворной красоты,
Быть может, невесомость повлияет на умы?
Тщеславие свое преодолеть?
Иль возжелают горькую пролить слезу?
Проснувшеюся совестью, там...
В околоземном космическом миру?
И от раздутой мудрости своей,
Что прелестью лукавой, — уловила многих в сеть,
Скорей, быть может, пожелают, —
К невидимой Премудрости прозреть?

Восторженно планету обозревая с чуждой высоты,
С другою частотой сердцебиенья,

Весомая имеется надежда,
Что наконец поверят в красоту творенья?!
Куда уж там...
Душа плотская и упорная, а вместе с ней и ум, —
Скорей спешат войти в земное притяженье.

Да и в расширяющейся вселенной, —
Понять никак не можем совершенно,
Как пара частиц из ничего,
Энергией из ниоткуда, словно в бальном танце,
На расстояниях больших, — чувствительно
танцуют,
В межгалактическом космическом пространстве.
Опять открытье, мы впереди на шаг, —
И заблудившись в запутанности — квантовой,
Ушли опять на два назад.
И все же упорно, настойчиво, пытливо,
Продолжаем, уже и даже не стыдливо,
Своей трагедией ума, — оспаривать,
Все совершенную настройку и гармонию Творца.
И взрывом своего ума, —
Пытаемся от взрыва, — положить начало.
Чтоб в завихрении взрывной волны,
От света убегая в область тьмы,
Душа плотская, — все чаще призывала,
Тщеславие и гордость своему уму во славу!

А искушения земного духа,
Пытаются пытливо, изощренно,

И обольстительно природою своею злой, —
Взять вверх над немощной плотской душой!
А свет спасительный, небесный,
Что пробивается к душе телесной,
Пытаясь в ней найти, — хоть маленькое место,
Душа плотская упрямо все твердит;
Зачем тревожишь Ты меня крамольно?
В затмении души моей, от света Твоего,
Моим глазам, — невыносимо больно.

Чуть выше этой вот орбиты,
Плетем из спутников мозаичную паутину,
Не знаю, выберемся ли из этой тины?
И соберемся ли всем миром,
Воочию увидеть марсианскую долину?
Иль будем как в марафонском спринте,
В забеге мировом, в соревновании умов,
Не знаю сколь еще веков,
Блуждать в ближайшем орбитальном лабиринте?
Бездумно и безумно в небо,
Все более гордыни на потребу,
Из спутников земную башню строить?
Ведь бездуховный плотской пытливый ум, —
Вошел в строительный и вожделенный, —
Много-орбитный спутниковый бум.
И отказаться от стройки этой мировой,
Скорей всего не соизволит.

Безусловно в сей век, —
Сплоченнее, в ложных убежденьях шепчут языки,

Все яростнее, змеиной ложью светят маяки,
Швартуют эволюции случайной, —
Их непревзойденные случайные умы.
Земным эфиром стекают многоречием ,
Словно реки, в водопады вавилонской лжи.
Обвязывают строящую башню,
Случайной эволюции земной, — ученые умы,
И — затирают в башне швы,
Свободно-полой, гомо-трансгендерной триадой!
Да и другим богопротивным смрадом!
Задачу лживой нравственности, —
В задуманное дело воплощают.
И в уши беззащитных душ детей, —
Нещадно сеют, — сатанинские губительные яды!

Уран гордыни, тщеславия, безумной мудрости,
Обогащается внутри души,
И от злорадства, зависти и клеветы, —
Летят осколки мирового взрыва.
Повсюду на планете радиоактивно льется лживость,
Расчет холодный, — и лицемерная учтивость!
Витает в воздухе коварство,
Надменность, равнодушие, брезгливость.
Куда же подевались к ближнему, не говоря уж
о любви,
Хотя бы сострадание и милость?
Перестают краснеть за разоблаченье лжи!
Еще понятней скоро станет, чьи же мы сыны?!
Сыны мы Света, — иль кромешной тьмы?

Все подконтрольно, спутники наведены!
И, — власть, и деньги требует войны!
И это пик научного прогресса? Эта спутниковая
башня?
Засеянная мудростью плотской, — греховная
земная пашня?!

Как много в подводной части айсберга загадок,
Мир этот, гордыней и невежеством проросший,
Куда-то катится в безнравственный упадок!
Теперь осталось лишь немного, —
Свести весь этот лживый хаос,
В один, единый, — земной миропорядок!
И он уже не за горами,
Идет незримо, пророческими мерными шагами,
А вместе с ним готовится печать.
На этой грешной и праведной земле,
Пророков Божьих гласа, — нам не избежать!

А как же Млечный Путь? и звезды дальние?
Галактики, — и дыры черные, туманности, миры?
Так господа послушайте...
Сейчас нам не до черной той дыры!
У нас своя дыра, — земная, черная, вовсю вещает,
Подобная межгалактической, —
Воронкой, многослойной лжи, —
Зевак, — и, — прочие умы, — всецело поглощает!
Они в умах своих не видят звездной красоты,
У них иная, подземельная, от духа сатаны,
Которая успешно, умы плотские обольщает!

Да как же так? А тот, — потерянный небесный рай?
Его же мы должны найти!
Наш мудрый человек, увы...
Вот в чем ведь суть.
Пред тем, как призадуматься,
Как первозданный Божий рай вернуть,
Сей человек, — и, — взглядом и умом,
На притяжение земное должен посягнуть.
Однако, — как в звездном небе,
Он не находит Млечный Путь,
Так и в своей душе, — земное только наблюдают.

Июньские ночи рассветные,
Боже, пусть свыше с небес,
Сойдет вдохновение светлое.
И низшие мысли восхвалят Тебя!
Ты Духом, как ветром наполни меня.

Пусть ночью прохладой, сойдет благодать,
С ней песнь я сложу, чтоб Тебя восхвалять!
Чтоб помнить мне ясно, всегда рассуждать,
Как милость Твоя приходила спасать!
Всегда своевременно, всегда свыше времени,
Господи Иисусе Христе! Дай больше мне времени,
Тебя прославлять!

Все чаще вхожу в размышления,
С псалмами Давида.
И, — сейчас, — словно вне времени,
В таинстве богодухновенных псалмов,
В них совершается ума озарение,
В псалмах нахожу, — и для себя откровения.

Господи я воспою хвалу Тебе!
Ни для себя, ни для других не скрою.
Господи, когда Твоею крепкою рукою;
Из потока речного, из подвала земного.
И в море глубоком, и в небе высоком,
И в каменном городе, злом, — и жестоком,
Наглядно и ясно, — сверхмощным потоком,

От чьей-то гордыни, их коварных истоков,
И от врагов невидимых и моих пороков,
Господи, спасал Ты меня — всегда без упреков!
И если бы не свыше, по милости Господней,
Уже бы мне быть, — давно в преисподней!

И в битве духовной,
Когда я в немощи падаю,
В слезном ночном покаянии, сокрушенное
сердце мое,
Господи, пусть будет для Тебя отрадою!
Господи, благодарю Тебя за мое просветление,
Господи, дай больше мне времени,
Мне во спасение,
Тебя прославлять!

Наверное, в молитвенных просьбах к Тебе,
моей матери,
В ее бесконечном к Тебе, — слезном прошении,
О, — Боже, снискал ты ко мне снисхождение!
От детства и юности, и возраста зрелого,
Меня глухого, слепого, неспелого,
Господи помиловал Ты меня, не скосил!
Долготерпеливо на дорогу спасения,
Светлым днем приходящим,
Души кривизну выпрямляя,
Ко свету от тьмы, — Ты меня выводил!

Слезная молитва материнская, —
В моем сердце почву орошала,
Слово Божие, в сердце мое сеялось, —
и произрастало!
Господи, Ты и теперь меня хранишь, —
и наставляешь!
И тесный путь спасенья моего, —
Евангельскою истиною освещаешь!
О, — Боже, прошу, продолжи меня просветлять,
От примесей греховных меня переплавлять!
О, — Господи, дай больше мне времени,
Мне во спасение,
Тебя прославлять!

«Блаженны нищие духом,
Ибо их есть Царство Небесное».1
А значит есть, — и, — дух богатства?
А кто же духом сим богат?
Быть может, тот, кто сильный — духом?
И этим духом обольщенный,
Богатств земных, — приумножает во сто крат.

И чем он богатеет? И что приобретает?
Какого духа послушанья исполняет?
Быть может, силою земного духа, — отнять
у слабого чего?
Ведь мышцы больше у него, и дух сильней,
В отличье от того, кто послабей!

Нелегкое, нынче, — навязанное миром — бремя,
Земной, — дух богатства, — распоряжается в умах,
Скорей оцифровать земное племя.
Сейчас по всей планете, на полях,
Взошли ростки плевел, — их наступает время.
Среди пшеницы, — будут ли расти они легко?
И кто бы нам сказал?
До жатвы уже близко, — или далеко?

Корпоративной власти и цифры, — видится размах,
Безмерно прирастающей, — на их банковских счетах.

Их мысли содержаньем чуждым,
Сковали разум, — земным богатством, —
Коварного прельщающего духа.
И если верить, — разным слухам,
Иль дальше за версту, — иль ближе чем за ярд, —
Планетой правит, видимо, намного меньше цифра?
Чем цифра золотой миллиард?

И в большинстве своем, наряду с образованьем,
Дитя в семье воспитывая, научают главному
стяжанью.
И каждый день для усвоенья пониманья,
Рисуют к сложившейся культуре, — идентичности
портрет.
Всецело подражать ему, — и проявлять желанье,
Скорей войти в мирской, успешный и богатый свет.
Как главный в жизни путь, — и цель призванья.
И строго учат этим твердым основаньям,
Как самый верный, на земле, — всем правилам
завет;
В границах — эволюционного материализма,
Привить душе, — дух превосходства и богатства, —
Уже, — вошедшего во вкус, — эгоцентризма:
Становиться все более быстрей, сильней, —
Опережать на шаг других и быть умней.
Пока ты молод, пока ты горячей,
Твердят все чаще; что суждено, бери от мира,
Скорей почувствуй, — сладострастие земного пира!

И сильным духом получай блага земные,
Живи сейчас, надежнее других, — и будь мудрей,
Живи в сем быстром веке: хитрей, тщеславней,
Рациональней, упрямей, качественнее и веселей.

А то неровен час, и птица счастья выпорхнет
игриво,
Для своего успеха, — стяжай дух силы терпеливо,
И упражняйся в этом сильном духе,
Высокий статус получить от мира.
Ведь этот мир живет так гибко и так криво,
Будь изворотлив, приспособиться к нему.
И лицемерием искусным, всем на диво,
Служи ему, как господину своему.
Запоминай, что говорим тебе, и принимай всерьез
учтиво.
Влетает в ухо ежедневно, — родительский
капризный глас.
Что бы земной, — достойно радоваться жизни,
А также за достойно, — радовать и нас.

Себя всем сердцем полюби, расставь приоритеты.
Для роста твоего усваивай скорей,
Наиважнейшие земной материи заветы.
И духом сильным ближнего скорей опереди.
Тогда и ближний твой, — тебе поклонится, тебя
зауважает,
Ведь, — дух богатства и сила денег, — в наше время
На этот мир земной, еще сильней влияет.

Вот философия твоя, вот вся история любви!
Так учит мудрый мир, вот нравственный закон.
Всем сердцем ты его с любовью и почитанием —
прими.
А с ним и мы, — и школа мудрая и мудрые
родители твои!

Ты только посмотри, как много на земле
простора,
Служи себе во славу, — на полях сражений,
Материального эволюционного отбора.
И, — духом богатства, — пусть быстро катится,
Твоя — златая колесница,
Скорей достигни пьедестала славы,
Тогда мы будем, за тебя, — еще сильней
гордиться!

Порою духом сильным, начав с малого всего,
Со временем, — герой хвастливо напевает;
С моей-то силой духа, — этого вина,
За раз, — хоть бочку выпью я его!
И, наслаждаясь винными парами,
С ним вместе в бочке созревает.
В питье вина безмерно, так сладко и легко,
С ним вместе — праздновать и веселиться.
Желает поскорее, — дух сильный с ним войти
в родство,
И силою земного духа, — навеки в нем
со раствориться.

И те, кто в падшем состоянии алкогольном,
В сознании своем безвольном,
На вокзалах и в других местах от холода
и голода — ютятся,
Им предлагаешь — деньги на еду,
Они, кривя улыбку и скаля тебе зубы,
Шипя в душе своей мятежной, на тебя враждебно
злятся.
И обладая — чутким слухом,
Клянутся, что потратят деньги на еду.
Однако, пораженные — злобным сатанинским
духом,
Вместо пропитанья, — опять приобретают водку,
на свою беду.
И, свою волю, продав пристрастью алкоголя,
Бредут — от света в темноту,
До состояния животного опять напиться,
В холодных, — тоннельных переходах,
на каменном полу,
У духа падшего и злого — находясь в плену,
С ним в мрачный подземельный полудрем
уединиться.
Поглощая губительное зелье, бредут в геенну,
На медленном автоматическом ходу.

Все это напоминает библейскую историю.
Когда два Ангела в гостях у Лота,
Убедившись на полноту греха изъян,
Обезумевших от мерзких совокуплений содомлян...

Ломившихся с непреодолимой страстью в дом его.
Тогда Ангелы, простерши на них руки,
От мала до велика, их ослепили; всех до одного.
Казалось бы, что страх их образумит,
Когда ушли они — во мрак и слепоту.
И вот что удивительно, — уже слепые,
У смрадного пристрастия находясь в плену,
Подобно бешеному сумасшедшему скоту,
Искали все же дверь, насытить — свою животную
немоготу.
В обоих случаях;
Наглядно происходит поглощенье страстью;
Тех падших, — что в Содоме,
Всецело связанных, — поднебесной темной
властью.
Так и упомянутые, — алкоголики и наркоманы,
Только намного в меньшей части,
По отношению к мерзости греха.
Однако бредущие во мрак и темноту,
И душу обращая в слепоту.
Теряя свойства человека, — в своих страстных
напастях.
Душимые удавкой; коварным, лживым, злобным
духом,
И управляемые им, — в своих безудержных
пристрастьях.

Иль малыми деньгами, — дух — чуждый,
В душе порою возмутится.

И сребролюбия, — яростная страсть,
Случайно ли? Из ниоткуда зародиться?
Уверенный в себе, что духом сильным поручится,
Душа плотская, склоняет ум и слово дать обет!
Во что бы то ни стало, — вращаться только среди
тех планет,
Что ближе к солнцу количеством златых монет!

И этот, — лживый дух земной,
От прародительских греховных лет,
Властвует над плотской душой.
На ней, — все чаще, — замеряя свой,
К сребролюбию пристрастия покрой.
И — роскошью прелестной подкупает,
Приобретать без меры, — сокровища земные,
Все больше, — восхвалять себя,
Упорно — душу призывает.

Мечтательным наветом обольщает ум,
Всецело подчиниться желаньям многим, —
в особенности двум;
Все более богатств земных приобретать, —
И с ними в чувственный удел души уединяться!
И как изысканный бриллиант, огранкой многих
удовольствий,
Сверкая в обществе мирском,
Душою сладострастной и испорченным умом,
Непримиримо с совестью, — безмерно ими
наслаждаться!

Однако к сожаленью, не понимая истины одной,
Что очень скоротечный, — этот век земной!
И что с сокровищами тленными, мирскими, —
В столь недалеком будущем, — ему придется
распрощаться!
А вот другой герой на сцене.
Однажды, — под воздействием «искреннего духа»,
Немало выиграв в игорном доме,
Он возвращался — радостно в очаг семейный.
И что же это за напасть?
Уже пред самой дверью, дух этот «дружеский»,
идейный,
Поветрием своим, — прошипел душе на перелом,
Скорее вернуться, — в удачливый ночной
игорный дом.
Что к западу стоит входным крыльцом.

Коварным духом обольщенный и удачей этой ночи,
Мечтание его исполнить, — дух земной ему
пророчит,
Что прикуп и весьма большой, игорный дом ему
сулит!
И, одержимый ложною идеей,
В душе мятежной, — он — бережно ее хранит.
А чуждый дух, — интригу, — коварно стелет,
И в подвох его манит, —
И выжидает, когда же плод — дозреет.
И, продолжая сеть свою вязать,

Чувствительную душу, — увлечь игрой азартной,
И кроет ее, — лукавый дух, — своею козырною
картой,
Пристрастием к игре, скорей ее в игорный круг
принять.
Ведь есть на что еще сыграть.
И обольщает душу с картою сродниться,
Внушая расточительное правило ему на ум;
Желаешь много выиграть?
Тогда скажи душе, — что нужно не скупиться.

И как в пустыне, в мираже трепещется вода,
Так в этой искушаемой пустыне — игрового дома, —
Мерещатся ему огромные купюры барыша!
Еще немножко, и наконец его исполнится мечта!
И пусть тревожной этой ночью, — не беспокоится
семья,
К рассвету, безусловно, успеет он вернуться!

И вот под утро, — наблюдаем мы картину:
С пустым бумажником, — да и с душой пустой,
Гонимый тем же сильным духом в спину,
Плетется наш герой, — к жене и дочери, и сыну,
В — светящийся очаг, пока ему еще родной.
Однако, — не променять бы и его,
С детьми и любящей женой,
На дух тот лживый и чужой.

Так что же, этот сильный — дух земной? Чей он?
И от кого же он вещает?
И какой, — земною страстью, он душу обольщает?
И что же этот дух — дает, — и что взамен берет
иль просит?
Есть у него высокая гора!
Поветрием своим, туда он многих превозносит!
И обольстительно их ублажая, при этом говоря: —
На мир моих сокровищ и богатств земных,
С высот земного царства моего, — вам посмотреть
пора!
Не только на богатства мира, но и еще власти,
В душе искрою разжигая страсти,
Вещает лживо — сатана!

Послушайте, вот правила мои, — и вот моя игра!
Свободной волей вашей поклонитесь мне! И вот
тогда!
Земная ваша жизнь, — богатствами мирскими
наполнится сполна!
Пристрастия посею в вашу душу и взращу,
Плоды неисчислимых удовольствий.
И, — днем, и ночью — обольщений множество
для вас, —
Приложит силой искусительного духа, —
Надежное мое посольство!

Умело страсти разожгут они, и разгорятся в вас
желанья,
И в наслаждениях земных, — на время вы
забудете,
Что на земле имеются страданья.
Наполню вашу душу музыкой прекрасной и вином,
И в обществе прекрасных нимф, блудливого сатира,
И прелестью, и похотью очей, исполню
вожделение души,
Что поддается так легко, — соблазнам этого, —
Притворного, — чувствительного мира!
И душу вашу, — наполню мудростью земной,
Примите идолов моих и будете со мной!
Прельщает днем и ночью дух его земной и лживый,
Свободную волю ко греху, — склоняет дух его
сварливый.
Пытается украсть, от сотворенья дух наш
первородный,
Который свыше, — есть сестра и брат наш сводный.

Однако совесть внутри нас открывает,
Что душа надежно сохраняет, —
Печать, — животворящего Духа;
Когда из праха земного,
Сотворяя плоть и оживляя душу,
Творец в лицо, — вдыхал дыхание Свое.
Как промыслительно величие Его!
У нас, — на кончике души, — имеется духовное
окно.
И должно бы, чтоб в душе, — духовное окно
открылось...
И свыше Небесным Духом осветилось!
Скажу вам верно, в Завете Новом, —
Со всею полнотою, — Божья воля проявилась!
В истории Библейской от сотворенья,
В любви Небесного Отца,
Ко Своему по образу и по подобию творенью,
В Писании Священном, пророками записан глас
от Бога,
Что быть сему явленью!

Сошедшего с небес, в великом таинстве,
Бог Слово, непреложно,
От Святого Духа и Марии Девы, —
Воплотился в человека.
Непостижимо разуму, немыслимо от века,
Сын Божий, Сын Человеческий,
Иисус Христос родился!
Он чудным тихим Светом к нам явился!
Ко Своему, — по образу и по подобию творенью!
Как светлый день,
И ради нашего спасенья!
Как солнца, — первые лучи, —
В душе плотской рассеять к свету, —
Густой, греховный мрак ночи.

И для принятия Святого Духа, —
Необходимо природу свою грешную признать.
Покаяться в грехах своих и слезно сокрушиться,
Ведь лживый дух лукавый, — со злобою, —
В душе плотской, — коварно, пытается гнездится!
Пока еще ты жив, пока еще не поздно,
От гибельного сна греховного, —
Пора бы пробудиться!

И в этом временном и тленном мире,
Единственным и истинным путем,
Освободиться от рабства греха, и вечной погибели,
Свободной волей поспеша,
В сердце грешное, принять, — Спасителя Христа!
И словом Евангелия Его просветиться!
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Скорей креститься!

И во спасение свое, — добрым христианином стать!
И в Таинстве Крещения,
Святой Дух, — незримо пробудит тебя,
Невидимым ключом откроет!
Как майский ветер, — распахнет в душе, —
духовное окно,
Пробьется в душу наконец, —
Спасительный духовный Свет!
И сердце, — Христовой истиной воспламенится!
В Крещении от воды и Духа, — ветхий человек,
Душою новою, уже духовною родится!

Во славу Господа Христа!
В великом — Таинстве Благодарения,
Ради совершения нашего искупления,
Где в таинстве служит, освящая — церковь,
Сам Христос,
Христос есть дар и Податель дара,
Он совершает все во всех!
И в таинстве свершается вне времени
Вечеря тайная Божественной любви,
Христа страдания, что мы не понесли!
И на Голгофе на Кресте,
Агнца Христа Иисуса жертвенное приношенье.
За нас всех грешных, — и ради нашего во Христе
спасенья!
И на дары Его, — Святого Духа снисхожденье!

Тела и Крови Христа, — достойно будем
причащаться,
В Великом таинстве, — со Христом соединяться,
И чрез Него, — Единосущной Троицы
соприкасаться.
И за дары Его, — благодарить Спасителя всем
сердцем и душою!
Прими нас грешных, Господи, навеки пребывать
с Тобою!
И Крест Христа, как тесный в небо путь принять,
И от мирских тревог освободиться.
В пути духовном, по ступенькам в небо возрастать,
Душою немощною к этому стремиться!
За милость Его к нам, Христа всем сердцем
восхваляя,
И добродетелей тогда, — небесных птиц большая
стая,
На сердце благодатно приземлится!

Христианина душу просвещает Дух Святой,
В духовной брани, — отвергать поветрия в умы,
Которые, — лукаво стелют,
Сребролюбия страсти, — злые духи, —
по повеленью сатаны
Безмерно, все более приобретать, —
Земные тленные его дары.
И на Христовом, — тесном, спасительном пути, —
Не избежать, духовной праведной войны!

Когда душа и ум желают,
К земным богатствам прилепляться,
И пристрастно, наслаждаясь, — ими упиваться,
Оценивая и восхищаясь, безумно их ценить.
Тогда — лукавый дух, кривляясь, будет злобно
усмехаться,
Что душу, — в свои сети уловил, — чтобы —
ее в геенне погубить.

От оцененных земных сокровищ,
Страстного притягательного мира,
Их княжеского, земного обольстительного пира,
Пусть не прельщают, сладости, — с их тленного
застолья!
Ко Господу и ко святым молитвы вознося,
От земных привязанностей, — к небесным
откровениям, — душою восходя,
На сердце проявляя, — праведную волю,
На нечестивый их совет, — прийти, —
Никак нельзя, — себе позволить!
Нищать душой к земным сокровищам,
Господь нас призывает.
Чтобы — в душе нищающей,
Отвергая — сребролюбия пристрастье,
О камень веры разбивая, — губительные —
сатанинские напасти,
Душа стяжала и готовилась принять,
Всем сердцем и всем слухом,
Животворящего — Святого Духа!

Тот чуждый дух земной, от князя мира.
Не делай из его земных богатств,
На сердце для себя, из золота его, тельца кумира.
Богатства эти, они все в этом мире бренны,
Все эти житницы не вечны, временны и тленны.

А — Дух Святой, животворящий, верный,
Не подлежит Он, — никакой мирской оценке.
Дух Святой, Он истинный — бесценный!
Дух Святой, — Своей безмерной силой, —
Имеет власть связать, тот сильный дух земной,
Который искусительный и горделивый.
Который похотливый, злобный, клеветной,
Губительный, завистливый и лживый!

Дух Святой бесценен!
Святой Дух — истина,
Святой Дух истине всецело верен!
И с тем Он больше пребывает,
Кто притяжение богатств мирских, —
Все более — отвергает!
Чья душа, — в сердце сокрушенном и немощи своей,
В скорбях, — к сокровищам земным и тленным,
Для Царствия Небесного,
В смирении своем, — все более — нищает!
Дух Святой того, — с избытком, —
Небесной благодатью насыщает.

И в обнищавшей к миру немощной душе,
Которая как нищий для пропитанья,
В надежде просит подаянья,
Дух Святой, надежду исполняет томительного
ожиданья!
Сосуд, отравленный души, от примесей греховных,
Дух Святой таинственно своею благодатью очищает!
И, очищая душу, указывает ко спасенью путь
небесный.
Который только во Христе, — и со Христом!
Христос есть путь, истина и жизнь,
И ко спасенью путь Его, — есть истинный и тесный!

Тогда уже духовная душа, — стремление имеет, —
Не собирать, — тленные сокровища земные,
Навязанные духами властей, «мироправителями
тьмы...».
.И, — Дух Святой, — попутным ветром, — душу
направляет,
Приносить уже — богоугодные духовные плоды,
В душе рассеивая небесным светом,
Мрачные туманы лживой тьмы.
Очищая ее как золото и серебро,
От ядовитых примесей — вкраплений сатаны!

Уже не скорчена душа, — под рабством притяжения
земного,
И жаждет уже душа, — воды живой, пути иного.
Душа уже стремится в небо, —
И насыщается Христовой истиной,
Словом Его небесного и истинного хлеба!

От Духа рожденная, обновленная, свободная,
Уже духовная душа,
Уходит от центра силы притяженья,
Сокровищ тленных и земных,
Не поддается духам злобы поднебесных
Стремясь к духовным мыслям и убегая
от плотских.

И если даже где-то оступилась и на миг упала,
То в таинстве исповеди, ко Господу Христу,
В сокрушении покаявшись и очистив сердце
от греха,
Всем сердцем контролирует уже себя.
И благодатью Святого Духа, его искореняя,
Душа ведет уже духовную борьбу, и ходом
крестным, —
Пребывает в соработничестве с Богом тесной.
И собирать сокровища небесные нетленные,
Душа духовная уже готова,
Где никакая, — земная моль и ржа, — не повредит
духовного плода!
Незримо и таинственно, — зарождается —
духовная любовь,
Смирение и кротость, и в сердце чистота.

Душа духовная ступает, на праведную тесную дорогу,
Всецело отдавая, свою любовь — Живому
Ведомому Богу!
И ближнему как как к самому себе!
И обновленная духовная душа, —
Второго ожидает пришествия Христа!
Где ждет ее награда!
Вхожденье во врата, того потерянного, —
Небесного и истинного града!

Войти воскресшим в новом теле в жизнь вечную!
Где восседает одесную Бога Отца,
Сын Божий, Сын Человеческий!
Где пребывает чудотворный Свет,
Где безначально, навеки и всегда,
Где Царствие и истина Христа!

Теле-эфирно, иным истокам напоказ,
Истоки замещая, — скорбных слез,
Навязчиво, — вовсю смеется,
Реклама жизнерадостная,
Житейских конкурентных грез.
С экранов льется — камеди, веселый смех,
Безмерно празднуя и торжествуя,
Публично сладострастной прелести ликуя,
Актеров сливочных, юмористический успех.

Однако небо, тучами опухших глаз,
Дождями проливает неделю за неделей,
Потоки горьких слез, на время заглушая
праздный глас.
Протяжно отпевая, омывают июльские дожди,
И тело в землю, каждое ушедшее,
И в небо, — каждый след родной души,
Идущей, уже как больше года,
Кровавой освободительной войны.

И — где-то с похорон и от — похоронок,
Тихонько — в юбку плачет там ребенок.
Рыдания сжатые, — доносятся жены и матери,
И водка поминальная на третий день,
Там со слезами в рюмках, — проливается
на скатерти.
И вместе с ними, июльскими дождями,
И молнии сверкают и гром гремит,
Над каменными городами.
Быть может, — так небеса скорбят за нас,
Наш замещая состраданья глас,
Своими, — не безмолвными устами?

Не так уж далеко идут бои, и дни и ночи там
кровавы,
Однако, — в умах у многих безразличие царит,
Не умолкают хороводы и бесконечные забавы,
А где-то пули свищут, летят осколки и в ушах
звенит.
И дроны от жужжанья, — тревожно мысли, —
Словно судорогами сводят.
И мины под ногами бродят, и земля горит.
И все же лицемерные улыбки с кривыми
зеркалами,
И услаждения хмельные повсюду и везде,
Умы затачивают, — страстными червями,
В земной высоконравственной душе.

Покрова дождливые октября,
Даль вовсю туманят с раннего утра,
Под покровом осени, — сжатые поля,
В церкви, — слезно молится,
Сжатая в надрывах, матери душа.
Молится и просит, пролитою слезой,
В просьбе к Богородице, зажглась сама свечой,
От разрывов страшных на передовой,
Распростри, прошу Тебя, Пресвятая Дева,
Омофор спасительный, над головушкою молодой,
Где вдали от дома, под Авдеевкой,
Уезда бахмутовского, земли русской,
Сын в атаку ходит, — в бригаде штурмовой.

Водоразделом речные горные потоки,
На каналы городские разделяя,
Я созерцательно и грустно сегодня вспоминаю...
Как память в прошлое проводит слаботочки,
В Ташкенте старом, в районе на молочке,
На берегу у быстрой речки,
Где в глинобитной махалле, —
Смеялись звонко девочки узбечки,
Наш дом стоял на берегу не так высоко,
В душе и памяти так близко,
А в теле так далеко.

Когда, — мой юный старший брат,
На берегу, взял бережно меня в ухват.
На камере резиновой, — как на лодке,
Легонько оттолкнулись мы от берега,
Не знаю только, был ли этому я рад ?
Мимолетной, брата моего, ума находки.

И вот впервые ненадолго, без пролога,
Покинул я предел, — домашнего порога.
Когда в моей душе, —
Сознание и слово я пытался вместе увязать,
А разум следом, — поспешал нас только догонять,
Внутри себя, — я все ж их соединил,
И свету белому, тихонько заявил:
Мой час пробил!
Моя душа вступает в этот светлый,
Богом сотворенный мир!
На берегу реки, цветущего Востока,
На водах горного истока,
Когда меня, — мой старший брат, —
По быстрому течению реки, —
В мои четыре с половиной года,
Отчетливо я это помню,
На камере резиновой, — чудесно прокатил.

Отыграли гитары, отшумели дворы,
Здесь не слышно уже, — шума той детворы,
Выше стали деревья, шире стали стволы,
Задержалось здесь детство,
Пробегала здесь юность, —
Под гитарную струнность.

Где же вы теперь, грозы майские?
И слепые летние дожди.
На мгновенье проявитесь, умилительные дни.
Двор притихший, мой почти ровесник,
В детстве был ты мой кудесник,
Неужели здесь я снова? Неужели это ты?

Эхом нашего двора, — того времени,
Слышится веселой юности, — позабытый смех.
Радость непомерная, — дворового племени,
Сквозь балконы в комнаты, пробирала всех.

И сейчас вот что-то неизвестное,
Будто ощущаю, в детстве, как тогда,
Как лицо кропили, благодатию небесною,
Капли того теплого, летнего дождя.

И, присев на лавочку, — на краю двора,
От раздумий грустных, — на исходе дня,
Солнечным закатом, возвращаясь в детство,
Преломилась, — белым светом в радугу,
Память черно — белая моя.

Словно забытую сказку вспоминая,
Переношусь назад на много лет.
Где друг мой неразлучный,
Волшебный лунный свет,
В цветочном, меж двух домов дворе,
От дома бабушки, — дорожку, —
К родительскому дому — освещая,
С улыбкой нежной меня сопровождая,
Нашептывая мне на ушко,
О чем-то радостно пророчил,
Ясной, полнолунной ночью,
Наверное, на будущее, что-то предрекая.

Там мое детство пробегало,
И сердце радостью питало,
Благоуханием цветущим,
Раннее весны начало.
И нынче, — память, — из краев родных, издалека,
Пригнала воспоминаний детства облака;
И очень — попрошу я их тогда,
Меня, на время малое, туда перенести,
Где первые пытался я писать стихи,
Где пряный ветер, — марта и апреля, — голову
кружил,
Его, — надолго я в сердце — сохранил.
И абрикоса, — розовый чудесный цвет, —
В то детство, что в душе моей оставило
незабываемый,
Небесной радости, — чудесный след.
Уже постарше я, — и по школьному одет,
И мне уже почти двенадцать лет.
И вот я вновь;
Чувствительно и трепетно вхожу, — в те улочки, —
Знакомой старой махали.
Не знаю, — почему?
Они мне стали так родны.
В них запах роз и мяты, райхона и усьмы.
А ночью звездной, —
Руками можно дотянуться до луны.

В такие ночи сразу — не уснуть,
Таинственно манит и увлекает за собой,
Переливаясь тлеющими угольками, —
В горниле дымном, — Млечный Путь.
И я романтику свою, — в ночную эту стражу, —
Мечтательно вяжу из звездно-лунной пряжи.

А в это время, когда все поливается водой,
Ночь нежно наполняет, —
Благоухание красавицы ночной.
И розы желтые и красные, бордовые и чайные,
Услаждая обоняния, души рахат,
Эфирно изливают, — чудесный аромат.
И под янтарный, — свет луны, —
В бессонницу на сон грядущий,
Скрипичным хором в переливах, —
Поют волшебные — сверчки.

И вот уже светает и обнимает утро.
И открывают, — липучие от сна глаза,
Красивой мамы молодой, — нежнейшие слова,
Со светом солнца, лучами перламутра.
И вместе с ними, — чрез нашу махаллю, —
Иду я в школу бодрыми шагами.
Здесь улочки петляют змейкой вниз,
И под огромными тенистыми ветвями,
Что накрывают глиняный карниз,
Застеленный цветными курпачами,
Расположился уютный дворовой айван.
Заманивает всех прохожих в гости,
Тутовник, белый великан.

Под солнцем утренним,
Уже скорее нагревается земля,
По улочкам бежит куда-то, —
И смеется звонко, босая детвора.
Доносит ветерок, — тандыра розжиг и угля,
И радостно уже дымит,
Проснулась утром чайхана.
И персик, вблизи узорчатой резной двери,
Фиалкой красно-розовой расцвел,
Повсюду слышен дружный гул,
Жужжания апрельских пчел.

В объятьях солнечных лучей, —
Все громче льется, птичья трель,
В весеннем воздухе, — гуляет радостно,
Цветущий маками апрель!
И мне на сердце от весны все веселей!
Красиво — пируэты исполняет стайка голубей,
Мальчишка на пригорке, — запускает в небо
белый змей,
Цветные бабочки и мотыльки, —
Порхают вдоль дороги,
И нет на сердце никакой тревоги!

Однако, — вот и, заканчиваются, — извилистые
улочки,
Знакомой старой махали,
Вот очертанья школы уж видны...
И, обернувшись вдруг из-за угла,
Я вижу; — как легкой дымкой убегают в облака,
И детство хан-атласное и голубая чайхана,
И звезды ясные и близкая луна,
И белый великан тутовник и цветной айван,
За горизонт небесный, на закате дня,
В даль розовых заоблачных бархан, —
Уносит тихо мое детство, — желтый караван.
Его печально провожают в дороги дальние,
Вечерний фимиам красавицы ночной и розы
чайные.

И грусть, печалью, на струнах сердца заиграла,
Здесь одинокая урючина, — весною ранней
расцветала,
Как весело бежала здесь вода,
Журча в арычных нишах,
И только маки алые, — порою иногда, —
Тревожат память той весны,
Качаясь в глинобитных крышах.